Если бы ребенок всего два-три года не имел желания изучать Закон Божий, а потом снова охотно брался бы за его изучение, то беды в этом никакой бы не было. Однако в большинстве случаев за вашими словами кроется печальная реальность: к 9-11 годам мы обычно получаем первые свидетельства того, что детей нам воцерковить не удаётся. Проблема эта действительно кроется, - т. е. скрывается, и её не принято замечать. Православные педагоги с удивительным благодушием иногда прямо так и говорят, что, вырастая, дети, за редким исключением, перестают ходить в храм, - но может быть, всё-таки, когда состарятся, и станут умирать, вспомнят детские впечатления, перекрестятся, и таким образом, возможно, как-то спасут свою душу. Т. е. научить детей жить христианской жизнью мы на самом деле даже и не пытаемся. Тогда что же мы преподаем на уроках Закона Божиего, и какой вкладываем в это преподавание смысл?
Обычно об этом мало задумываются, но на самом деле воспитание веры и преподавание Закона Божия – это разные вещи. Но это различие выразилось даже в самом вашем вопросе. Из него следует, что когда дети вырастают, то перестают слушаться. Это должно бы в первую очередь и насторожить воспитателей. Ведь если ребенок не слушается родителей, то о каком воспитании можно говорить? Тем более невозможно говорить о вере, ибо вера у ребенка, собственно, и может начинаться лишь с любви к родителям и послушания им. Если ребенок, например, хамит своей маме, то кого он тогда вообще любит, и чем живет? Можно ли говорить о страхе Божием, вере, евангельских заповедях? Но вы воспринимаете непослушание как само собой разумеющуюся вещь. Проблема заключается только в том, что непослушание мешает преподавать Закон Божий! Получается, что тот закон Божий, который мы преподаём в классе, с жизнью по вере ничего общего не имеет.
Проблемы с преподаванием Закона Божиего возникли далеко не сегодня. Отход от традиционного православного взгляда на обучение и образование, как пишут некоторые исследователи, вполне совершился уже в XVII веке. Его заменило западное схоластическое образование, которое остается господствующим и до настоящего времени. Так и вы, задавая свой вопрос, даже не подозреваете, что такому преподаванию может быть какая либо альтернатива. Вот что пишет, например, в своей статье «Русское духовное образование» профессор МДА А. И. Осипов: «Если древнерусское образование осуществлялось через проповедь, чтение Священного Писания, святоотеческой и житийной литературы, добровольное послушание … духовнику, личный пример и назидание наставника, то есть образование шло по пути убеждения и воспитания человека для свободного принятия им начал христианской веры и жизни, то образование новое, европейское, поставив во главу угла максимум теоретических знаний и богословский профессионализм, должно было расстаться с педагогикой Христа, и применить педагогику принуждения и формализма. Так возникли Духовные школы с их классами, оценками, наказаниями и наградами … Образование полностью подчиняется тому, что хорошо известно под именем схоластики, характеризующейся … оторванностью рассматриваемых вопросов от реальной духовной жизни (богословие ради богословия). Очевидно, что (оно) … приводит к потере в учащихся … живого чувства веры, чувства Бога, почему и неминуемо ведет к обмирщению всей Церкви. … К чему привел новый тип духовного образования в России, об этом красноречиво говорит история».
Каждый народ живет своей жизнью. Запад, создавая своё схоластическое богословие, преследовал пусть и ложные с духовной точки зрения, но всё-таки понятные для себя цели. Если же спросить: что получили мы, приняв его схоластическое богословие в своих школах? – то ответ окажется только один: ничего, кроме отпадения от веры. Об этом говорили многие святые подвижники XIX века, когда плод этот стал для духовных людей совершенно очевиден. «Это все произошло оттого, что, мало-помалу удаляясь от простоты христианского ведения, мы под предлогом просвещения зашли в такую тьму неведения, что нам кажется то неудобопонятным, о чем древнейшие христиане до того ясно разумели …», - говорил еще преподобный Серафим Саровский (1). «Очевидно, что создавшаяся по западным принципам богословская наука наша, - писал в одной из своих статей митрополит Киевский и Галицкий Антоний, - … так далека от действительной духовной жизни православных христиан, так несродна ей, что не только не может руководить последней, но даже и приблизиться к ней» (2).
Школьное преподавание – это всегда систематическое преподавание теоретических знаний, т. е. оно по определению является схоластическим. Конечно, талантливому педагогу возможно и на уроке проповедовать веру. Проповедовать можно везде без всяких ограничений. Но сама форма школьных занятий, вне всяких сомнений, совсем не приспособлена к задаче воспитания веры. Занятия в классе по определению в большой степени формализованы, т.к. связаны с учебными планами и программами. При этом они предлагаются, а точнее говоря, навязываются, как нечто обязательное, в то время как путь к вере может быть только свободным. Эта свобода чрезвычайно важна: церковная жизнь отвергается детьми часто именно из протеста против навязывания чего-либо.
Можно было бы указать еще на многие свойства школьного обучения, которые неизбежно делают его схоластическим и препятствуют воспитанию веры. Например, на неизбежную статичность преподавания, т.к. учебные программы не могут учитывать изменения в духовном состоянии ученика, и не могут быть рассчитаны на то, чтобы каждому сказать именно о главном для него в данный момент. Они не позволяют дать ребенку свободу, если тема занятий стала ему неинтересна, и его заинтересовало что-то другое. Материал урока одинаково обращен ко всем одновременно, хотя дети могут не только находиться на самых разных этапах своего пути к вере, но и иметь разное духовное устроение. Скажем, один из них в душе воин, и проповедь христианства для него может состоять в объяснении пути защиты ближнего, а другой – инок, который склонен от всего отречься, и отдать последнее ради любви Христовой.
Поэтому неудивительно, что традиция проповеди веры через школьные уроки в Православной Церкви на самом деле просто отсутствует. Чтобы преподавать богословие в школах, нам пришлось обратиться к западному схоластическому богословию. Если же отложить его в сторону, то и преподавать в школе Закон Божий будет невозможно. Если бы традиция школьного преподавания в православной Церкви была, то вы могли бы обратиться к ней. Однако, когда говорится о преподавании закона Божиего, ни у кого не возникает и мысли обратиться к традиции Церкви. Также и вы спрашиваете лишь о моём мнении: «как с вашей точки зрения имеет смысл преподавать Закон Божий?». Но ведь отвечать на этот вопрос я, по существу, не имею права. В своих ответах я могу опираться только на учение и традицию Церкви, а Устава о преподавании Закона Божиего в православной Церкви не существует. Остаётся только придумывать программы самим, - к чему вы и приглашаете меня в своём вопросе. А между тем, кто я такой, и как могу рассуждать о том, о чем каноны и традиция Церкви молчат?
Такое самочиние в корне чуждо православию, которое к придумкам людей относится очень осторожно, и всегда опирается на традицию и уставы. Поэтому и содержание школьных программ вызывает большую настороженность. В этих программах очень велик «человеческий фактор» - произвольный подбор материала, субъективные взгляды составителя, и текущие тенденции в общественной жизни. Но что остаётся делать? По существу, единственная традиция, на которую можно было бы в данном случае сослаться, это школьное преподавание вероучительных предметов в России до революции. Опыт этот, однако, далеко не однозначен, о чем уже упоминалось выше. Именно представители интеллигенции и высших классов общества, которые изучали Закон Божий, в первую очередь отпали от Церкви. Вот что, например, рассказывал один из подвижников двадцатого века игумен Никон (Воробьев) о том, как учили Закону Божиему и вере до революции: «заставляли пересказывать Священное Писание без какого-либо приложения его к практической жизни, … Уроки … приобретали характер принудительного отсиживания, - «время для острот и кощунств» (3). Подобных описаний в воспоминаниях духовных лиц, также как и в светской литературе, можно было бы привести множество. Протоиерей Сергий Булгаков вспоминал, что у них в семинарии уроки Катехизиса превращались в уроки кощунств и острот. Сам он ушел из нее, окончательно разубедившись в вере. Схиархимандрит Варсонофий Оптинский говорил: «Смотрите, в семинариях Духовных и академиях какое неверие, нигилизм, мертвечина, а все потому, что только одна зубрежка без чувства и смысла. Революция в России произошла из семинарии» (4). Но, - удивительное дело, - почти не встречаются попытки осмыслить историю преподавания Закона Божиего в школе. Обычно все просто берут, и начинают учить детишек богословию, сами придумывая программы. Однако на самом деле это имеет больше общего с художественной самодеятельностью, чем с традицией православной Церкви.
Накладывается всё это и еще на одну проблему. Это проблема понимания христианства самими учителями – т. е. теми взрослыми людьми, которые хотят обучать детей. Приходя к вере, человек еще долгое время может не осознавать своих страстей, и именно в соответствии с ними строить своё понимание традиции и учения Церкви. Мы должны со смирением понимать, что восстановить истинные святоотеческие традиции совсем непросто, и приходя к вере, мы чаще всего пытаемся всего лишь приспособить привычные стереотипы мышления к новой христианской жизни. Поэтому наши представления о христианстве нередко оказываются очень поверхностными, политизированными, а то и прямо ложными. И чаще всего они бывают ограничены как раз теми традициями и обычаями, которые сформировались в России к началу XX века. Слов нет, история Русской Церкви во все времена, в том числе и в XIX веке, дала нам высочайшие образцы благочестия и святости. Однако не всегда новообращенный человек может их рассмотреть, и чаще видит лишь внешнее благочестие, которое до революции приносило почет и уважение, содействовало всяческому благополучию, и открывало благоприятные возможности для карьеры.
Однако сегодня кругом него одни неверующие люди, и кроме насмешек, дореволюционное благочестие обычно у них ничего не вызывает. Поэтому возникает тенденция создавать свои особенные православные мирки вокруг храма или монастыря.
Такая ситуация создаёт еще большие проблемы в воспитании и обучении детей. С одной стороны, например, их пытаются изолировать от мира, а с другой - воспитать патриотами. Изолируют их потому, что видят во внешнем мире одних нечестивых врагов веры - и одновременно рассказывают о евангельских заповедях любви к ближнему. Мирские школы, например, нередко прямо объявляются за клоаку, попадая в которую ребенок неминуемо погибает. Прямо так и пишут, даже в официальных церковных изданиях: если наших детей поместить в обычную школу, то они не вынесут этого стресса. Однако к чему тогда готовят детей в православной школе, и где, в каком мире, будут они жить, когда её кончат? Такое воспитание иногда больше соответствует методике вербовки в секту: человек противопоставляется обществу, и вернуться в него ему становится почти невозможно.
Однако сами дети отделяться от общества, как правило, совсем не хотят. У них полностью обратная задача: главнейшей проблемой в подростковом возрасте является именно стремление определиться в среде сверстников, войти в общество, и занять в нем своё место. Это стремление совершенно нормально для детей. На самом деле даже хорошо, что они склонны отвергать сектантское отношение к миру, - но плохо, что вместе с ним они нередко отвергают и Церковь. И причиной этому чаще всего являются не возрастные особенности детей, а неправильное понимание церковной традиции нами, взрослыми.
Как же в таком случае воспитывать детей в вере? Здесь нет никакой тайны, и в традиции Церкви существуют самые естественные и простые представления о воспитании детей. Вместо фантастических усилий по изобретению для них какого-то особого православного мира, существует хотя и непростая, но понятная задача: научить их правильно жить в мире реальном. Постараться, например, научить их честно трудиться, и не воровать. Вполне возможно, также воспитать в своих детях почитание родителей, а вслед за ними учителей, и вообще законные власти. Такому ребенку будет естественно почитать и Церковь. . Все подобные качества закладываются в семье, и это нередко удаётся сделать даже далёким от Церкви людям. Только в семье ребенок может иметь первоначальный опыт любви к ближним, которая становится основаниями и для понимания веры. Вот что говорит, например, один из наших крупных философов Алексей Фёдорович Лосев: «В красоте и тайне семейных отношений кроется истинное познание Бога. Если нет этого, - то … трудные вывихи ожидают юную душу в 13-18 лет». Далее он говорит даже о том, что не знает, как воспитывать веру у тех, у кого нет семьи. (5). К вере, конечно, может прийти любой человек и в любых обстоятельствах. Вера – от Бога. Но если говорить именно о воспитании веры, то можно вполне определённо сказать, что для её воспитания существует только два института: семья и Церковь. Даже когда детей по необходимости приходится воспитывать вне семьи, скажем, в детском доме, то искренние воспитатели всегда стремятся создать там именно семейную обстановку, и говорят, что это наша семья.
Однако приходя к вере, традицию простого и здравого воспитания детей мы нередко скорее теряем, чем находим. Родители пытаются заставлять их ходить в храм, воскресную школу, запрещают телевизор, и проч., - но не могут привить детям ни любви, ни веры.. В возрасте 9-11 лет, о котором вы спрашиваете, дети, как раз, обычно начинают оказывать такому воспитанию первые попытки сопротивления. Нередко и сами родители спрашивают у священника об этой проблеме. Говорится обычно почти так же, как написали вы: вот, ребенок не хочет ходить на службу, читать молитвы, не слушается, грубит, и проч. Если при этом дать такой совет: а ты постарайся сделать так, чтобы он не грубил (ибо в этом начало всех начал в деле воспитания детей), - то получишь категоричный ответ: это невозможно! Но если это невозможно, то в чем состоит обучение Закону Божиему такого ребенка?
Если к нормальному воспитанию ребенка в семье приложить посильное (т. е. соответствующее его возрасту, характеру, и духовному состоянию) домашнее чтение, общение в храме, и участие в святых таинствах Церкви, то большего богословского образования для подавляющего большинства мирских людей совсем не требовалось бы. Но здесь, действительно, существует некоторая серьёзная проблема. Не только для детей, но и для взрослых, сегодня стало практически недоступным традиционное познание веры через богослужение в храме. На самом деле именно православное богослужение содержит в себе все, чему необходимо учиться верующему человеку, - от исторических сведений, до поучения догматам веры и традиции духовной жизни. Оно, собственно, во многом и предназначено именно для того, чтобы удобнее донести до человека христианское учение. Причем преподается это учение во всей полноте восприятия всеми чувствами человека, от красоты богослужебного действа до запаха ладана, и колокольного звона, - что для детского восприятия особенно важно. Слово Божие читается на службе так, что другие богослужебные тексты дополняют его и поясняют. При этом они предлагают осмысление догматического учения Церкви, и объясняют духовную жизнь христианина. Кроме того, в Уставе присутствуют чтения из толкового Евангелия и творений Святых Отцов. Читаются также жития Святых и объяснения воспоминаемых событий (на практике все это почти всегда опускается). При этом традиционная форма поучения Закону Божиему через богослужение в храме не оторвана от реальной духовной жизни человека. Каждый может услышать то, что важно именно для него, и одновременно оставаться в духовном единстве со всеми. Она оставляет свободу, и несет в себе полноту, всегда соответствуя любым изменениям в нашем духовном состоянии. Преподается Божественное поучение в неразрывной связи с литургической жизнью и молитвой - т.е. с реальной духовной жизнью человека.
Казалось бы, какую еще школу можно придумать лучше этой? Но на практике, однако, все не так. «Наши богослужебные песнопения все назидательны, глубокомысленны и возвышенны. В них вся наука богословская и всё нравоучение христианское, и все утешения, и все устрашения. Внимающий им может обойтись без всяких других учительных христианских книг, - пишет в одном из своих писем Святитель Феофан Затворник. – … А между тем большая часть из этих песнопений непонятны совсем». Богослужение в большой мере перестало у нас нести «учительную» функцию. Особенно обидно, что и дети очень часто воспринимают пребывание на службе лишь как скучную обязанность. Но что делать? Чистый источник веры, которым является традиция Церкви, становится нам малопонятен, и мы поневоле переходим на суррогатные формы. Школьное преподавание веры уже прочно подменяет традицию Церкви во всем мире. Так происходит не только в протестантских конфессиях, к этому по существу пришли и мы. Поэтому, может быть, вполне оправдан совет: во время службы внимательно молиться про себя. «Чего там поет хор и кричит дьякон, - говорит один из авторитетных проповедников, – все равно не поймешь, а ты стой, и молись про себя».
Но как бы то ни было, жизнь в православной вере, и воспитание в этой вере детей, возможны, очевидно, только на пути возвращения к настоящей традиции Православной Церкви. Для этого нам надо в первую очередь исправлять свою жизнь, ибо дети воспринимают не столько слова, сколько то, чем мы реально живем, - и в семье, и в своей внешней деятельности. Также надо стараться, чтобы, не смотря на все трудности, каноническое общение в храме и богослужение открывали для ребенка всю полноту и духовную красоту христианского учения.
Здесь, очевидно, надо сказать о том, что нередко мы, взрослые, страдаем от своего неофитства и юношеского максимализма. Ведь если, например, ребенок растет нормальным честным человеком, любит своих родителей и слушается их, имеет страх Божий, чтит веру и Церковь, - то чего-то большего требовать от него на самом деле просто невозможно и не нужно. Так всегда и жили христианские народы. Но мы нередко хотим от своих детей какого-то особенного православного поведения, чтобы можно было гордиться их благочестием и богословскими знаниями. Если к этому добавить, что в наше время обучение Закону Божиему нередко опирается еще и на искусственное, а иногда и почти сектантское понимание традиции Церкви, о котором говорилось выше, то неудивительно, что дети в таких случаях очень тяжело воспринимают подобные «навороты», как они говорят между собой, в своём воспитании.
Если же человек призван к чему-то большему, и ему действительно требуется более глубокое понимание веры, то и к этому все пути открыты. У нас есть книги Святых Отцов, которые сегодня доступны для всех. Они могут объяснить человеку, стремящемуся к Богу, всё, что касается христианской веры и жизни. Существуют монастыри, которые должны бы стать высшей школой православной духовной культуры. Вот что пишет, например, в упомянутой выше статье проф. Осипов: «Как осуществлялось оно (православное образование)? Подлинными его «университетами» были монастыри, которые создавали совершенно уникальный климат целостного воспитания человека. Там, изучая по кожаным рукописным книгам вселенский опыт святых, напитываясь примерами их многоразличных подвигов в пустынях и в миру, в царских дворцах и убогих хижинах, на поле боя и в делах гражданских, получая одновременно навык правильной христианской жизни от рядом стоящего духоносного наставника, ученики-послушники постепенно возрастали до нового человека, святого. В монастырях формировалась наука, замечательная по своей неразрывной связи между теорией и практикой. Святоотеческие творения изучались не ради теоретических богословских познаний (знания ради знания) или получения ученых степеней и почетных должностей, но единственно из стремления найти верный путь образования в себе истинного христианина».
Также могут быть полезны и правильно организованные занятия при храме. Существенно важным при этом, однако, является понимание смысла таких занятий, и их места в общей задаче воспитания веры. Ибо сами по себе уроки в школе, как уже упоминалось выше, могут совсем не воспитывать веру, и даже, наоборот, отвращать от неё. Только в ту меру, в какую дети реально живут верой, можно рассказывать им в классе о Боге и о Церкви. Т. е. возможность преподавания богословия открывается тогда, когда ребенок (или взрослый) сам стремится к этим знаниям. Если же потребности изучать богословие у детей нет, то занятия могут принести больше вреда, чем пользы. Это само по себе могло бы быть ответом на ваш вопрос: преподавайте только то, и только так, чтобы дети это воспринимали и укреплялись в вере.
Надо сказать, что потребность изучать закон Божий в классе у детей встречается нечасто. В младшем возрасте их гораздо больше может интересовать, например, возможность разжигать кадило. , Более определенное стремление к изучению богословских наук может проявиться у старших детей, особенно в том случае, если кто-то из них хочет посвятить себя служению в Церкви. Может оно существовать и у взрослых. Например, святитель Иоанн (Максимович) однажды организовал богословские курсы, по-видимому, именно ради будущего американского проповедника православия о. Серафима (Роуза). Вот цитата из книги об о. Серафиме «Не от мира сего»: «Стоило Евгению (мирское имя будущего о. Серафима) закончить курсы, как Владыка Иоанн закрыл их и больше не возобновлял. Глеб и по сей день считает, что архиеп. Иоанн задумал эти курсы специально для Евгения, чтобы дать широкий богословский кругозор и образование страждущей душе молодого американца…».
Надо еще сказать, что попытки тотального преподавания Закона Божиего, кроме противоречий с духовной традицией, могут нести в себе и противоречия с педагогической наукой. Чтобы преподавать – надо не только понимать православную традицию и жить в ней, не только класть душу свою за детей, - но и быть профессиональным педагогом. Честно говоря, не знаю, много ли найдется преподавателей, отвечающих этим требованиям. Но в противном случае занятия могут приносить не пользу, а вред. Часто церковные люди недооценивают значение профессионализма, когда пытаются делать что-то от лица Церкви. Рассуждается примерно так: была бы декларирована православная вера, а остальное всё неважно. Скажем, лечиться надо у православных врачей, а учиться у православных педагогов, и проч. Но что бы вы сказали, например, если бы я посоветовал вам летать на самолете с православным летчиком, пусть он и не умеет им управлять? Однако во многих областях, и в частности в педагогике, нередко именно так и происходит.
Педагогика в современном мире является наукой достаточно сложной и неоднозначной. Но это совсем не повод ей пренебрегать. Как бы то ни было, а для того, чтобы ответить на ваш вопрос, необходимо профессионально разбираться в возрастных особенностях психологического и физического развития ребенка. Это, кстати говоря, еще одна причина, по которой я на самом деле не имею права по существу отвечать на ваш вопрос – ибо его надо задавать профессиональному педагогу. Мы рассуждаем просто так: вот, дети становятся непослушными. Профессиональный же педагог мог бы увидеть за этим вполне определённые возрастные особенности детей. Именно к девяти годам у ребенка обычно кончается период наивного доверия тому, что говорят родители, и начинается критическое осмысления мира. Здесь, действительно, и родителям, и священникам, и преподавателям, словом, всем, кто хочет его воспитать, нужно перестроиться, и говорить о вере уже не так, как иногда кормят кашей маленьких детей, - сунут ему ложку в рот, а потом хочешь, не хочешь, а глотай. Метод: «За папу, за маму», - тоже уже не помогает. Приходится считаться с тем, хочет ли сам молодой человек есть, или не хочет, а также с тем, что его смущает. Может быть, например, ему не нравиться, что его кормят с ложки, или он узнал вчера во дворе, что настоящие мужчины манную кашу вообще не едят.
Самым страшным в этом возрасте становится поверхностный и формальный религиозный опыт, который может прямо отталкивать детей от веры и Церкви. Если, например, ребенку говорят о молитве Богу, а он видит, что на самом деле речь идет всего лишь о вычитывании малопонятных ему правил, или заставляют учить заповеди о добре и любви, но при этом ставят двойки и наказывают, - то вера теряет для него реальность. К 11-12 годам в его жизнь уже входит некоторый прагматизм, и он в каких-то случаях действительно может снова сидеть на уроках по Закону Божиему, посещать храм и другие церковные мероприятия, чтобы, например, не иметь проблем с родителями. Но воспитывается ли при этом вера, - или это всего лишь навык приспосабливаться к обстоятельствам? - на этот вопрос ответ может дать лишь дальнейшая жизнь детей, ибо дерево познаётся по плодам. Плоды же эти, как уже говорилось, пока очень скромны, и совсем неоднозначны.
В существующих обстоятельствах, по-видимому, надо со смирением делать то, что мы реально можем. Основа воспитания – это вера родителей и её благие плоды в жизни семьи. Они должны были бы освящать и согревать всю жизнь детей, и быть для них неотразимым свидетельством и реальным поучением истинам христианства. В неразрывной гармонии с этим должно находиться то, что мы черпаем в богослужении, общении с духовником, и святых таинствах Церкви.
Заметьте, здесь нет ничего искусственного или притянутого за уши. Уж насколько мы, родители, имеем здравую веру и живем ей – настолько сможем воспитать её у детей. Насколько мы воспринимаем церковную службу, настолько она и приносит нам пользу. Сколько дает Бог поучаться через общение с духовником, проповедь в храме, и чтение духовной литературы, тем и воспользуемся для своего блага.
Так же, я думаю, надо подходить и к занятиям по Закону Божию: если видим, что можем с их помощью укрепить веру у детей и рассказать им о христианстве, то, разумеется, надо этой возможностью воспользоваться. Но если ясного представления, как это сделать, у нас нет, то, может быть, лучше от экспериментов над детьми и воздержаться. Может ли слепой водить слепого? не оба ли упадут в яму?
(1) – Цитата по статье А.И. Осипова.
(2) «Чем отличается православная вера от западных исповеданий».
(3) «Нам оставлено покаяние» М. 1997 г.
(4) Цитата по статье А. И. Осипова.
(5) «О методах религиозного воспитания». (Доклад в педагогическом кружке Нижегородского университета).
|
